На одном из верхних этажей нового Дворца  правосудия  я  нашел  номер комнаты, которую искал, и открыл дверь. Миловидная  девушка  взглянула  на меня, оторвавшись от пишущей машинки, и спросила с улыбкой:
     - Профессор Вейганд?
     Вопрос был задан только для проформы,  - она  узнала  меня  с первого взгляда, - и я,  улыбнувшись в ответ, кивнул головой, пожалев,  что на мне сейчас  профессорское  одеяние,   а   не   костюм,  более  подходящий  для развлечений в Сан-Франциско. Девушка сказала:
     - Инспектор Айрин говорит  по телефону. Подождите его, пожалуйста.
     Я снова кивнул головой и сел, снисходительно улыбаясь, как и подобает профессору.
     Мне всегда мешает - несмотря на худощавое, задумчивое  лицо истинного научного работника - то, что я несколько моложав для должности ассистента профессора физики в крупном университете.  К счастью, я уже в девятнадцать лет приобрел преждевременную седую прядку  в  волосах, а в университетском городке  обычно  ношу  эти  ужасающие,  оттопыренные  мешками  на  коленях шерстяные  брюки,  которые,  как  принято   считать,   полагается   носить профессорам (хотя большинство из них предпочитает этого не делать). Такого рода одежда,  а также круглые,  типично профессорские очки в металлической оправе,  в  которых  я,  в  сущности,  не нуждаюсь, -  вкупе  с  заботливо подобранными чудовищными галстуками с дикими  сочетаниями ярко-оранжевого, обезьянье-голубого и ядовито-зеленого цветов, - дополняли  мой  образ, мой "имидж". Это популярное ныне  словцо в данном случае означает,  что,  если вы хотите стать настоящим  профессором,  вам  надо полностью отказаться от внешнего сходства со студентами.
     Я окинул взглядом небольшую приемную:  желтые  оштукатуренные  стены, большой календарь, ящики с картотекой, письменный столик, пишущая  машинка и девушка. Я следил за ней исподлобья,  на манер,  который перенял у своих наиболее взрослых студенток, изобразив на лице отеческую улыбку на случай, если она поднимет голову и поймает мой взгляд.  Впрочем,  я  хотел  только одного: вынуть письмо инспектора  и  перечитать  его  еще  раз  в  надежде найти там не замеченный ранее ключ  к ответу  на вопрос  - что ему от меня
нужно. Но я  испытываю  трепет  перед полицией - я чувствую себя виновным, даже  когда  спрашиваю у полицейского дорогу, - а потому подумал, что если начну перечитывать письмо именно сейчас, то выдам свою нервозность, и мисс Конфетка незаметно сигнализирует об этом инспектору.
     В сущности, я знал наизусть содержание письма.  Это было адресованное в университетский городок официальное вежливое приглашение в три строчки - явиться сюда для встречи с  инспектором  Мартином О. Айрином:  если Вас не затруднит, когда Вам удобно, не будете ли Вы так любезны, пожалуйста, сэр. Я сидел в приемной, размышляя, что бы он предпринял,  если бы я в таком же учтивом стиле  отказался;  но тут  зажужжал  зуммер,  девушка улыбнулась и сказала:
     - Заходите, профессор.
     Я поднялся,  нервно  глотая  слюну,  открыл  дверь  и вошел в кабинет инспектора.
     Он встал  из-за  стола  медленно и  неохотно,  словно  колебался - не отправить ли меня в скором будущем  за  решетку?  Протянув руку и глядя на меня подозрительно и без улыбки, он процедил:
     - Очень любезно с  вашей  стороны, что вы пришли.
     Я поздорвался и сел у его стола, догадываясь,  что могло меня ожидать меня, откажись я от приглашения инспектора. Он просто-напросто пришел бы в мою аудиторию, защелкнул бы на мне наручники и приволок сюда.
     Я  вовсе  не  хочу   этим  сказать,   что  у  инспектора  Айрина было отталкивающее или  вообще  чем-либо примечательное лицо; оно  было  вполне заурядным. Столь же  заурядны  были  его  темные  волосы  и  простой серый костюм. Он был чуть моложе  средних лет,  несколько выше и крупнее меня, и по его глазам видно было,  что во всей Вселенной его  ничто не интересует, кроме службы.  У меня сложилось твердое убеждение,  что,  помимо уголовной хроники,  он  ничего  не читает,  даже газетные  заголовки;  что  он умен, проницателен, восприимчив и начисто  лишен чувства юмора;  что он ни с кем не  знаком,   разве  что  с   другими  полицейскими,   которые  ему  также безразличны. Это был ничем не  примечательный и все же страшный человек; и я знал, что улыбка у меня получилась вымученной.
     Айрин сразу же приступил к делу; чувствовалась, что он больше  привык арестовывать людей, чем общаться с ними. Он сказал:
     - Мы не можем найти несколько личностей, и я подумал, не  окажете  ли вы нам помощь? - Я изобразил на лице вежливое удивление, но он оставил это без внимания.  -  Один из них  работал швейцаром  в ресторане  Хэринга; вы знаете это заведение,  ходите туда много лет.  В конце уик-энда он исчез с полной выручкой  - около  пяти  тысяч  долларов.  Он оставил  записку, где написал, что любит ресторан Хэринга и  с  удовольствием  там  работал,  но десять лет  ему недоплачивали жалованье,  и теперь,  как он  полагает, они квиты. У этого парня своеобразное чувство юмора. - Айрин откинулся в своем вертящемся кресле  и бросил на меня  хмурый взгляд  из-под бровей. - Мы не можем его найти.  Вот уже год,  как он исчез,  а мы все  еще не  напали на след.
     Я решил, что он ждет от меня ответа, и выпалил первое, что  пришло  в голову:
     - Возможно, он уехал в другой город и сменил фамилию.
     Айрин посмотрел на меня удивленно,  словно  я  сморозил  еще  большую глупость, чем он мог от меня ожидать.
     - Это ему не поможет, - сказал он с раздражением.
     Мне надоело чувствовать себя запуганным, и я храбро спросил:
     - А почему бы и нет?
     - Люди воруют не для того, чтобы спрятать добычу навсегда; они крадут деньги, чтобы их тратить. Сейчас он уже истратил эти деньги, думает, что о нем забыли,  и  снова  нашел  где-нибудь  работу  в  качестве  швейцара. - Наверное,  у меня  был скептический  вид,  потому  что Айрин  продолжал:
- Разумеется, швейцара;  он не сменит профессию. Это все, что он знает, все, что умеет. Помните Джона Кэррэдайна, киноактера? Я видел его  когда-то  на экране. У него  было длиннющее лицо,  один сплошной подбородок  и челюсть; так вот, они очень похожи.
     Айрин  повернулся в  кресле к картотеке,  открыл ящик,  вытащил пачку глянцевых листов бумаги и протянул мне.  Это были полицейские объявления о розыске преступника,  и если человек на фотографии  не слишком  походил на киноактера, то, во всяком случае, у него было такое же запоминающееся лицо с длинной лошадиной челюстью.
     - Он мог уехать и мог сменить имя, - отчеканил Айрин, - но он никогда не сможет изменить это лицо. Где бы он ни скрывался, мы должны были  найти его еще несколько месяцев назад: эти объявления были разосланы повсюду.
     Я пожал плечами, и Айрин  снова  повернулся  к  картотеке.  Он  вынул оттуда и  протянул  мне  большую  старомодную  фотографию,  наклеенную  на плотный серый картон. Это был групповой снимок, какой сейчас  редко  можно увидеть:  все  служащие  мелкого  заведения  выстроились  в ряд  перед его фасадом. Человек десять усатых мужчин и женщина в длинном платье улыбались и щурились на солнце, стоя перед небольшим зданием, которое я сразу узнал: это был ресторан Хэринга, и он не очень отличался от нынешнего.
     - Я обнаружил это на стене  в  конторе  ресторана;  не  думаю,  чтобы кто-нибудь когда-нибудь за все годы хоть раз взглянул на  эту  фотографию. Крупный мужчина  в  центре  - первый  хозяин ресторана,  основавший  его в 1885-м году,  когда и был сделан снимок.  Всех остальных  на фото никто не знает. Но вглядитесь внимательней в эти лица.
     Я послушался и сразу понял, что он имел в виду: одна из физиономий на снимке как две капли воды была похожа на ту, в объявлении о розыске. Такое же поразительно длинное  лицо,  такой же  лошадиный подбородок,  по ширине чуть ли не равный скулам. Я взглянул на Айрина.
     - Кто это? Его отец? Дедушка?
     - Возможно, - ответил он неохотно. - Конечно, это не исключено. Но не слишком ли  он  смахивает  на  того  парня,  за  которым  мы  охотимся?  И посмотрите, как он ухмыляется! Словно специально устроился снова на работу в ресторан Хэринга в 1885 году и теперь оттуда, из  прошлого,  насмехается надо мной!
     - Инспектор, - сказал  я,  -  то,  что  вы  рассказали  -  необычайно интересно и даже  захватывающе.  Поверьте,  вы  полностью  завладели  моим вниманием, и я ничуть не тороплюсь. Но я не совсем понимаю...
     - Вы ведь профессор, не так ли? А профессора - народ сообразительный, верно? Я ищу  помощи всюду,  где могу ее найти.  У нас  накопилось с пяток нераскрытых дел вроде этого - люди,  которых  мы, безусловно, должны  были поймать, и притом без труда!  Вот  еще  один  -  Уильям  Спэнглер  Грисон.
Слышали когда-нибудь это имя?
     - Еще бы! Кто же не слышал о нем в Сан-Франциско?
     - Это точно, его хорошо знали в обществе. Но известно ли вам,  что  у него за душой не было ни цента собственных денег?
     Я пожал плечами.
     - Откуда мне знать? Я был уверен, что он богат.
     - Богата его жена. Полагаю, из-за этот он и женился на ней, хотя люди болтают, что она сама за ним гонялась. Она намного старше его. Я беседовал с  ней: женщина со скверным характером.  Он молод, красив и обаятелен, но, по слухам, очень ленив; вот почему он на ней и женился.
     - Я встречал ею имя в газетных  столбцах  -  в  театральной  хронике. Кажется, он имел какое-то отношение к театру?
     - Всю жизнь он питал  страсть к сцене,  пытался стать  актером, но не смог. Когда они поженились, она дала ему денег, чтобы он мог ездить играть в Нью-Йорк;  это сделало  его на некоторое  время  счастливым. Он летал на Восточное побережье  на репетиции и загородные  пробные спектакли.  Там он сблизился с  молоденькими  смазливыми  актрисами.  Жена  наказала его, как маленького ребенка. Притащила его обратно сюда, и с той поры - ни цента на театр. Деньги на что-нибудь другое - пожалуйста,  но он не мог купить даже билета на театральное представление: он был провинившимся мальчиком. Тогда он сбежал, прихватив с собой  170 тысяч ее долларов,  и с тех пор о нем ни слуху ни духу. И это -  противоестественно,  потому  что  он  не  может  - понимаете, не может! - быть вдали от  театра.  Он  давно  уже  должен  был объявиться в Нью-Йорке - под чужим именем, в  парике,  с  усами  и  прочей ерундой. Мы должны  были  поймать  его  несколько  месяцев  назад,  но  не поймали; он тоже словно канул в воду. - Айрин встал с кресла.  -  Надеюсь, вы говорили всерьез, что не торопитесь, потому что...
     - Вообще-то, конечно...
     - ...потому  что  у  меня   назначена  встреча   для  нас  обоих.  На Пауэлл-стрит, возле Эмбаркадеро. Пойдемте.
     Инспектор вышел из-за стола, взяв лежавший на краю большой конверт. Я заметил, что конверт был с  обратным  адресом  нью-йоркского  полицейского управления и предназначался Айрину. Он направился к дверям не оглядываясь, словно не сомневался, что я последую за ним. Внизу, возле дома, он сказал:
     - Мы можем взять такси - вместе с вами я смогу  за  него  отчитаться.
Когда я езжу один, то пользуюсь трамваем.
     - В такой чудесный день, как сегодня, брать такси  вместо  трамвая  - такое же безумие, как идти работать в полицию.
     - Будь по-вашему,  мистер турист!  - сказал Айрин,  и мы  отправились молчании. Трамвай как раз делал круг, и мы заняли наружные  места. Рядом с нами никого не было.  Трамвай лениво пополз к Пауэлл-стрит. Стоял типичный день позднего  сан-францисского лета,  полный  солнца и  голубого неба; но Айрин мог с таким же успехом ехать в нью-йоркской подземке.
     - Так где, по-вашему, находится  сейчас  Уильям  Спэнглер  Грисон?  - спросил он, уплатив за проезд. - Я запросил нью-йоркскую  полицию,  и  они разыскали его для меня за  несколько  часов  -  в  городском  историческом
музее.
     Айрин  открыл  конверт,  вынул оттуда  пачку подколотых  листов серой бумаги и  протянул  мне  верхний  лист.  Это  была  фотокопия  старомодной театральной афиши, длинной и узкой.
     - Слыхали когда-нибудь  о такой пьесе? - спросил он,  читая через мое плечо. Афиша гласила:  "Сегодня и всю неделю!  Семь гала-представлений!" А ниже крупным шрифтом: "ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАШ ДЯДЮШКА!"
     - Ну, кто же ее не знает! - ответил я. - Шекспир, не так ли?
     Мы проезжали Юнион-сквер и отель Св. Франциска.
     - Приберегите свои шуточки для ваших студентов. Прочтите лучше список действующих лиц.
     Я прочел длинный перечень имен; в те давние времена на  сцене  бывало не меньше народу, чем в зрительном зале. В конце списка стояло: "Участники уличной толпы",  а дальше  - добрый  десяток исполнителей,  и среди  них - Уильям Спэнглер Грисон.
     - Этот спектакль шел в 1906-м  году, - сказал Айрин. - А вот другой - зимнего сезона 1901-го года.
     Он сунул мне  в руки  вторую фотокопию,  ткнув пальцем  в самый конец списка  действующих лиц.  Я прочел:  "Зрители на Больших  скачках", мелким шрифтом шла  целая  куча имен,  третьим из  которых было:  Уильям Спэнглер Грисон.
     - У меня  имеются  фотокопии  еще  двух  театральных  афиш,  - сказал Айрин, -  одна  от  1902-го  года,  другая -  от 1904-го,  и  всюду  среди исполнителей - его имя.
     Трамвай  остановился,   мы   вышли  из  вагона  и  пошли   дальше  по Пауэлл-стрит. Возвращая фотокопию, я предположил:
     -  Это  его  дедушка.  Может  быть,  свою  страсть  к  сцене   Грисон унаследовал от него?
     - Не слишком ли много дедушек вы  обнаружили  сегодня,  профессор?  - спросил Айрин, вкладывая снимки обратно в конверт.
     - А что обнаружили вы, инспектор?
     - Сейчас я вам покажу, - ответил он, и мы продолжали путь молча.
     Впереди виднелся залив, очень  красивый  в  солнечном  освещении,  но Айрин даже не смотрел в ту сторону.  Мы  подошли к невысокому зданию, и он кивком головы показал мне на табличку на дверях: "Студия  16: коммерческое телевидение".  Мы вошли внутрь,  миновали пустую контору,  затем громадную комнату с бетонированным полом, на котором плотник мастерил переднюю стену маленького коттеджа.  Пройдя помещение  - инспектор  явно уже  бывал здесь ранее, - он толкнул двойную дверь,  и мы очутились в крохотном кинозале. Я
увидел белый экран,  с десяток кресел и проекционную будку. Голос из будки спросил:
     - Инспектор?
     - Да. Вы готовы?
     - Сейчас, только вставлю пленку.
     - Хорошо.  -  Айрин  показал  мне  на  кресло  и  уселся  ядом. Тоном доверительной беседы он начал:  - В этом городе жил некий чудак и оригинал по имени Том Вили  - фанатик спорта,  настоящий  маньяк.  Он  посещал  все боксерские схватки,  все спортивные игры  и соревнования,  все автогонки и дерби, и все  они вызывали  у него  одно лишь  недовольство. Мы его знали, потому  что  он  то  и  дело  бросал  свою  жену.  Она  ненавидела  спорт,
придиралась к  мужу,  а нам приходилось ловить и возвращать его, когда она подавала жалобы на беглеца,  не желающего содержать семью.  К счастью,  он никогда не удирал далеко. Но даже когда мы его ловили, все, что он говорил в свое оправдание,  - это что спорт умирает, а публике на это наплевать, и самим спортсменам тоже,  и что он мечтает вернуться в те славные и далекие времена, когда спорт был поистине велик. Вы улавливаете мою мысль?..
     Я кивнул. Кинозал погрузился во тьму, и над нашими  головами  зажегся яркий  луч  света.   На  экране  замелькали   кадры  кинофильма.   Он  был черно-белым,  квадратным по размеру кадра;  движения -  отрывистые и более быстрые,  чем мы  привыкли видеть.  К тому  же фильм был  немой,  даже без музыки, и было странно  следить за движущимися фигурами,  не слыша никаких звуков, кроме жужжания проектора. На экране показался "Янки-стадион" - его общий вид, затем я увидел человека с битой в руках.  Камера приблизилась к нему, и я узнал знаменитого бейсболиста Бэйба Рута. Он изготовился, ударил битой по  мячу и  побежал,  радостно смеясь.  На экране  возникла надпись:
"Бэйб  снова  совершил  это!",  дальше говорилось,  что это  его пятьдесят первый успех  в сезоне  1927-го  года и что,  похоже,  Рут поставит  новый рекорд.
     Лента кончилась,  на экране замелькали какие-то бессмысленные цифры и перфорация, и Айрин сказал:
     - Голливудская киностудия устроила  этот просмотр для меня бесплатно.
Они иногда снимают здесь  свои  телевизионные  фильмы  про  полицейских  и гангстеров, так что им выгодно сотрудничать с нами.
     Неожиданно на экране появился Джек Демпси, он сидел  на  табуретке  в углу ринга, над ним хлопотал секундант. Пленка была плохой: ринг находился на открытом воздухе,  солнце мешало съемкам.  И все же это  великий Демпси собственной  персоной,  во  всей  своей  красе,  года в  двадцать  четыре, небритый  и  хмурый.  Покружив по рингу,  камера показала  ряды зрителей в соломенных шляпах с плоским верхом,  в жестких воротничках;  одни засунули носовые платки за воротник,  другие  вытирали  ими пот  с лица.  Затем,  в странной тишине, Демпси вскочил,  низко пригибаясь, пошел к центру ринга и стал боксировать  с  необычайно  медленным  противником  противником;  мне показалось, я узнал Джесса Уиларда. Внезапно лента оборвалась.
     - Я потратил  шесть  часов  на  просмотр  всех этих фильмов и отобрал три, - сказал Айрин. - Сейчас будет последний.
     На экране возникла зеленая лужайка для игры в  гольф;  тут  и  там  у кромки стояли зрители.  Спортсмен, улыбаясь чарующей улыбкой, примеривался клюшкой к мячу; на нем были бриджы, волосы разделены посередине пробором и зачесаны назад.  Это был Бобби Джонс, один из сильнейших игроков в гольф в мире, в зените своей славы в 1920-х годах.  Он ударил клюшкой по мячу, мяч завертелся и упал в  лунку,  Джонс  поспешил  за  ним,  а  толпа  зрителей кинулась  на  травяное  поле  за  своим  любимцем  -  все,  кроме  одного. Ухмыляясь, этот зритель пошел вперед, прямо  на  кинокамеру,  остановился, помахал полотняной фуражкой в знак приветствия и отвесил  поясной  поклон. Камера повернула от него,  чтобы следовать за Джонсом, который наклонился, доставая мяч из лунки.  Затем Джонс двинулся дальше  по лужайке;  человек, салютовавший нам  фуражкой,  тоже  последовал  за  игроком вместе с толпой зрителей, пересек весь экран и скрылся из виду навсегда.  Лента кончилась, в зале зажегся свет.
     Айрин повернулся ко мне лицом.
     - Это был Вили,  - отчеканил он, - и бесполезно уверять меня, что это его дедушка,  так что и не пытайтесь.  Он еще даже не родился, когда Бобби Джонс выиграл чемпионат по гольфу,  и все же это был, вне всяких сомнений, Том Вили - фанатик спорта, исчезнувший из Сан-Франциско полгода назад.
     Он умолк в ожидании ответа, но я не отвечал; что я мог возразить?
     Айрин продолжал:
     - Это он сидел на стадионе,  когда Рут делал перебежку, хотя его лицо было в тени. И я подозреваю, что это он, Том Вили, корчил гримасы вместе с другими зрителями возле ринга, когда Демпси вел бой, хотя и не полностью в этом уверен.
     Проекционная будка открылась, из двери вышел киномеханик со словами:
     - На сегодня все, инспектор?
     И Айрин ответил:
     - Да.
     Механик взглянул на меня, бросив: "Привет, профессор!" - и удалился.
     Айрин кивнул:
     - Да,  профессор,  он вас знает.  Он помнит вас. На прошлой неделе он крутил для меня эти ленты, и, когда мы смотрели фильм про Бобби Джонса, он заметил, что уже  демонстрировал его кому-то  несколькими  днями раньше. Я спросил - кому же? - и он ответил: профессору из  университета  по фамилии Вейганд. Профессор, мы с вами - единственные два человека  во  всем  мире, кто заинтересован  в этом  маленьком отрывке  кинофильма.  Поэтому-то  я и
занялся вами:  выяснил,  что вы  - ассистент профессора физики,  блестящий ученый с незапятнанной репутацией,  но это мне ни о чем не говорит.  Вы не зарегистрированы в уголовной полиции, во  всяком  случае, у нас;  но и это ничего не значит: большинство людей не  зарегистрированы  как  уголовники, хотя по меньшей мере половина из них этого заслуживает. Тогда я  обратился к газетам и  обнаружил в архиве  "Кроникл"  подборку вырезок,  посвященных вам.
     Айрин поднялся.
     - Пойдемте отсюда.
     Выйдя наружу, мы свернули к заливу, прошли до конца улицы и вышли  на деревянную пристань. Мимо проплывал  большой  танкер,  но  Айрин  даже  не взглянул на него. Он сел на сваю, указав мне на другую,  рядом  с  ним,  и вынул из нагрудного кармана газетную вырезку.
     - Здесь сказано, что вы выступали перед американо-канадским обществом физиков в июне 1961-го года в отеле "Фэйрмонт".
     - Разве это преступление?
     - Возможно, я не слышал вашего доклада.  Он  назывался  "О  некоторых физических аспектах времени" - так написано в заметке.  Но я не утверждаю, что понял остальное.
     - Это был научный доклад, расчитанный на подготовленную аудиторию.
     - И все же  я  уловил  главную  мысль:  вы  заявили,  что  существует реальная возможность отправить человека в прошлое.
     Я улыбнулся.
     -  Многие  люди  думали  так  же,  включая  Эйнштейна.   Это   широко распространенная теория. Но только теория, инспектор!
     - Тогда поговорим кое о  чем  более  практическом,  чем  теория.  Мне удалось выяснить, что более года назад  Сан-Франциско  стал  очень  бойким рынком сбыта старинных денег. Все торговцы старыми монетами  и  банкнотами приобрели  новых  заказчиков  -  людей Йстранных и  эксцентричных,  они не называли  себя,  их не волновало,  в каком  состоянии находятся  старинные деньги. И чем больше банкноты были подержаны,  грязны и измяты - а значит, и  дешевы, - тем больше их это устраивало.  Одним из клиентов примерно год назад был  человек с  необычайно длинным  худым лицом.  Он скупал монеты и банкноты всех  видов и  достоинств,  лишь бы  они были  выпущены  не позже 1885-го года.  Другой клиент,  молодой,  привлекательный  и обходительный, скупал деньги, выпущенные не позднее начала 1900-х годов.  И так далее. Вы догадываетесь, почему я привел вас сюда?
     - Нет.
     Он показал на пустынную пристань.
     - Потому что здесь никого нет. Мы тут одни, без свидетелей. А  теперь расскажите мне, профессор, - я ведь не смогу использовать ваши  слова  как доказательство вины, - каким образом, черт  побери,  вы  это  делали?  Мне кажется, вы жаждете с кем-нибудь поделиться. Так почему бы не со мной?
     Как  ни  странно,  он  был прав:  я действительно  жаждал  рассказать кому-нибудь! Поспешно, чтобы не передумать, я начал:
     - Я использую маленький черный ящичек с кнопками. Медными кнопками. - Я остановился,  несколтко  мгновений  смотрел  на  белый сторожевой катер, ускользавший  из  виду за  островом Ангела,  потом пожал  плечами и  снова повернулся к Айрину.  -  Но вы же не физик  -  как я смогу  вам объяснить? Скажу лишь одно:  человека действительно  можно  отправить  в прошлое. Это намного легче,  чем  предполагал  любой  теоретик.  Я  регулирую  кнопки и циферблат и фиксирую  черный ящик  на объекте  наподобие фотокамеры. Затем
включаю специальное устройство и выпускаю наружу  очень точно направленный луч  -  поток  электронов.  С  этот  момента  человек  -  как бы это лучше выразиться?  -  словно  плывет  по  течению,  сам  по  себе, он фактически свободен от  времени,  которое движется  вперед без него.  Я высчитал, что прошлое нагоняет  его  со  скоростью  двадцать три года и пять с половиной месяцев за  каждую секунду  того времени,  пока  включен поток.  Пользуясь
секундомером,  я  посылаю  человека  в  любой  период  прошлого,  куда  он пожелает, с точностью плюс-минус три недели.  Я знаю, что это срабатывает - ведь Том Вили  только один  из примеров.  Все  они  пытались так или иначе сообщить мне,  что прибыли благополучно.  Вили обещал разбиться в лепешку, но попасть в кадры кинохроники, когда Джонс выиграет открытый чемпионат по гольфу.  На прошлой  неделе я  посмотрел эту  хронику и  убедился,  что он сдержал слово.
     Инспектор кивнул головой.
     -  Хорошо. А теперь скажите: зачем вы это делали? Они преступники, вы это знали и все же помогли им бежать.
     - Нет, инспектор, я не знал, что они преступники. И они мне  об  этом не говорили. Просто они были похожи на людей, которые не могут  справиться с грузом своих забот. А я им помогал, потому что нуждался в том же, в  чем нуждается  врач,  открывший  новую  сыворотку,  -  в  добровольцах,  чтобы испытать ее! И я их нашел: ведь  вы  -  не  единственный,  кто  прочел  то сообщение в газете.
     - И где вы это делали?
     - За городом, на берегу. Поздно ночью, когда вокруг никого не было.
     - Почему именно там?
     - Есть    опасность,     что    человек     окажется    на    участке времени-пространства,  уже занятом -  каменной стеной или зданием. В таком случае его  молекулы перемешаются  с другими  чужеродными  молекулами, что будет  крайне  неприятно.  Но  на  берегу  залива  никогда не было зданий. Конечно,  в различные  времена уровень берега  мог быть немного  выше, чем сейчас. Поэтому,  чтобы исключить всякий риск,  я предлагал каждому из них подняться  на  спасательную  вышку  в  одежде  того  времени, в которое он собирался отбыть,  и с  запасом денег  в кармане,  имевших  хождение в тот период. После этого я осторожно направлял на него черный ящичек так, чтобы исключить вышку из сферы действия  аппарата,  включал  поток электронов на определенное время,  и человек  оказывался  на  том же  берегу  пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят или девяносто лет назад.
     Некоторое время инспектор сидел,  кивая головой и глядя отсутствующим взором на шершавые  доски  пристани.  Потом  он  снова посмотрел на меня и сказал, энергично потирая ладони:
     - Так вот, профессор, а теперь извольте-ка вернуть их всех назад!
     Я энергично замотал головой, но он мрачно усмехнулся:
     - Нет, вы их вернете или я поломаю  всю  вашу  карьеру!  Это  в  моей власти, вы это знаете. Я выложу все, что рассказал вам одному,  и  докажу, что вы замешаны в этом деле.  Каждый из пропавших  посещал вас  не раз, и, вне всякого сомнения,  кого-нибудь из них заметили.  Вас даже могли видеть на  берегу.  Как  только  я  выложу  все  это,   на  вашей  педагогической деятельности будет  поставлен  крест.  -  Я  все  еще  мотал головой, и он спросил с угрозой: - Хотите сказать, что не желаете это сделать?
     - Я хочу сказать, что не могу это сделать, идиот! Каким образом, черт побери, я до них доберусь?  Они находятся  в прошлом  -  в 1885-м, 1906-м, 1927-м или других годах;  совершенно невозможно  вернуть их  обратно!  Они скользнули от вас, инспектор, - и навеки!
     Айрин буквально побелел.
     - Нет! - закричал он. - Нет, они преступники и должны быть  наказаны, должны!
     Я был изумлен.
     - Но почему? Никто из них не причинил большого  вреда.  Для  нас  они больше не существуют. Забудьте о них!
     - Никогда, - прошептал он и перешел на крик: - Я никогда  не  забываю тех, кого разыскивает полиция!
     - Я вас понял, Жавер.
     - Кто-кто?
     - Вымышленный полицейский из романа под  названием  "Отверженные". Он потратил полжизни, охотясь за человеком, которого никто уже не разыскивал.
     - Настоящий служака. Хотел бы я иметь его в своем управлении!
     - Обычно о нем отзываются невысоко.
     - Но он в моем вкусе!  -  Айрин начал  размеренно  ударять  кулаком о ладонь, бормоча:  -  Они должны  быть наказаны,  должны  быть  наказаны! - Затем, метнув на меня гневный взор, заорал: - Убирайтесь отсюда! Живо!
     Я  с  радостью  выполнил  приказ  и  пошел  прочь, но пройдя квартал, обернулся:  он все еще сидел на том же месте у пристани,  ударяя кулаком о ладонь.
     Я думал, что никогда больше не увижу его,  но  ошибся.  Мне  пришлось встретиться с инспектором Айрином еще раз. Однажды  поздно  вечером,  дней через десять, он позвонил мне на квартиру и попросил  -  нет,  приказал  - немедленно явиться с  моим  черным  ящичком,  и  я  подчинился,  хотя  уже приготовился ко сну: Айрин был не из тех,  кого  можно  легко  ослушаться. Когда я подошел к большому темному зданию Дворца правосудия, он уже ждал в подъезде.  Не сказав ни слова,  он кивком  головы указал мне на машину, мы
уселись и поехали в полном молчании в тихий, малонаселенный район.
     Улицы были пусты,  дома  затемнены;  время  близилось  к полуночи. Мы остановились на освещенном углу одной из улиц, и Айрин сказал:
     - С тех пор как мы виделись в последний  раз,  я  много  размышлял  и провел некоторые изыскания.  -  Он  показал  на почтовый ящик около фонаря шагах в  десяти  от   нас.  -  Это  один  из трех почтовых ящиков в городе Сан-Франциско, которые находятся на одном и том же месте в  течение  почти девяноста лет. Разумеется, сами ящики могли смениться, но место  -  то  же самое. А теперь мы отправим несколько писем.
     Инспектор  вынул  из  кармана  пальто  небольшую   пачку   конвертов, надписанных пером и  чернилами, с  наклеенными  марками.  Он  показал  мне верхний конверт, засунув остальные обратно в карман:
     - Видите, кому они адресованы?
     - Начальнику полиции.
     - Совершенно верно: начальнику сан-францисской полиции в 1885-м году!
Это его имя, его адрес и тот вид марок, который был тогда в ходу. Сейчас я подойду к почтовому ящику и буду держать конверт у щели.  Вы  сфокусируете ваш аппарат на конверте, включите поток в момент, когда  я  буду  опускать конверт в щель, и он упадет в почтовый ящик, висевший здесь и 1885-м году!
     Я в восхищении покачал  головой:  это  было  очень  изобретательно  и остроумно!
     - А что говорится в письме?
     Он усмехнулся зловещей, дьявольской усмешкой.
     - Я вам скажу, о чем там говорится! Каждую  свободную  минуту  с  тех пор, как мы виделись с вами последний раз, я тратил на чтение старых газет в библиотеке. В декабре 1884 года произошло ограбление, похищено несколько тысяч долларов, и после этого в течение многих месяцев в газетах  не  было ни слова о том,  что  преступление  раскрыто. - Он поднял конверт вверх. - Так  вот,   в   этом   письме   я   советую  начальнику  полиции  заняться
расследованием  личности  одного  человека  с  необычайно  длинным и худым лицом. И если они обыщут его комнату, то,  возможно,  найдут там несколько тысяч  долларов,  в  которых  он  не  сможет  отчитаться.  И  у него - это совершенно точно! - не будет  алиби  на  время совершения грабежа в 1884-м году!
     Инспектор улыбнулся, если только это можно было назвать улыбкой.
     - Этого   для   них   вполне   достаточно,   чтобы  отправить  его  в Сент-Квентинскую  тюрьму  и  считать  дело  закрытым;  в  те   времена  не церемонились с преступниками!
     У меня отвисла челюсть.
     - Но ведь он же не виновен в этом грабеже!
     - Он виновен в другом  -  почти таком же! И он должен быть наказан; я не позволю ему скрыться, даже в 1885-й год!
     - А другие письма?
     - Можете догадаться сами. В каждом говорится об одном из тех, кому вы позволили удрать,  и каждое адресовано  полиции в  соответствующее место и время. И вы поможете мне отправить все эти письма - одно за другим. А если откажетесь - я вас уничтожу, профессор, обещаю вам твердо!
     С этими словами  он  открыл  дверцу,  вышел из машины и направился на угол, даже не оглянувшись.
     Кое-кто наверняка скажет,  что  мне следовало бы отказаться от такого применения своего аппарата независимо от последствий. Что ж, может быть, и так. Но я не отказался.  Инспектор говорил правду,  когда угрожал мне, - я это знал и не хотел разрушать свою карьеру,  нынешнюю и будущую.  Я сделал все,  что  мог:  просил  и  умолял.  Когда я вышел из машины с аппаратом в руках, инспектор уже ждал у почтового ящика.
     - Пожалуйста, не принуждайте меня!  -  воскликнул я.  - Пожалуйста! В
этом нет необходимости!  Вы ведь никому  не рассказывали о своем плане, не так ли?
     - Конечно нет - меня бы подняла на смех вся полиция!
     - Тогда забудьте об этом! Зачем преследовать несчастных людей! Не так уж они и виновны.  Они никому не причинили большого вреда. Будьте гуманны!
Простите  их!  Ваши  взгляды  противоречат  современным  представлениям  о реабилитации преступников!
     Я  остановился,  чтобы  перевести  дух.  Инспектор  Айрин  насмешливо посмотрел на меня.
     - Надеюсь, вы кончили, профессор? Так вот, знайте: ничто  в  мире  не заставит меня переменить свое решение.  А теперь включайте ваш  ящик, будь он проклят!
     Я  беспомощно  пожал  плечами  и  принялся  подкручивать  стрелки  на циферблате.


     Я глубоко  убежден,  что  самый  загадочный  случай  за  всю  историю сан-францисского Бюро розыска пропавших никогда не будет  раскрыт.  Только мы двое  - я и инспектор Айрин  - знаем ответ, но мы никогда не расскажем. Некоторое время имелся ключ к разгадке,  и кто-нибудь мог на него случайно наткнуться,  но я  его  обнаружил.  Ключ  этот  находился  в отделе редких фотографий в  публичной библиотеке;  там хранились  сотни  снимков старого
Сан-Франциско, и я все их просмотрел,  пока не нашел нужный. Затем я украл этот снимок;  одним преступлением больше в моем  списке провинностей - это уже не имело значения.
     Время от времени я  достаю  эту  фотографию и рассматриваю ее: на ней изображена  группа  людей  в  форме,  выстроившихся  в  ряд  перед зданием полицейского  участка  Сан-Франциско.   Снимок  напоминает  мне  старинную кинокомедию: все полицейские одеты в длинные форменные пальто  до колен, а на головах  -  высокие  фетровые  шлемы  с  загнутыми вниз полями. Почти у всех -  обвисшие усы,  и  каждый держит  на плече  длинную  трость, словно собирается обрушить ее на чью-то голову. С первого взгляда эти люди похожи на каменные  изваяния,  но  приглядитесь  к  их  лицам  внимательней, и вы
измените мнение.
     Особенно внимательно вглядитесь  в  лицо  человека   с   сержантскими нашивками, что стоит в самом конце шеренги. На этом лице застыло выражение лютой ярости, и оно смотрит (или мы это постоянно кажется?) прямо на меня. Это   неукротимое   в   своем   бешенстве   лицо   Мартина  О.  Айрина  из сан-францисской  полиции;  он  находится  в  прошлом,  к которому по праву принадлежит, в прошлом, куда я отправил его  с  помощью  моего  маленького черного ящичка, - в 1893-м году.